МИШКА,  МАШКА  И  ЦЫГАН

Наверное, каждому человеку хорошо знакомо чувство приятного волнения и нетерпеливого беспокойства, возникающее в начале долгой дороги и возрастающее по мере приближения к желанной цели.
...В ту ночь в купе спального вагона, как я ни старался забыться под монотонный говорок колёс, мне так и не удалось заснуть. Поезд, в котором мы с женой Валентиной ехали в Сухумский военный санаторий, сначала замедлил свой энергичный бег, а затем и вовсе остановился. Я взглянул на часы. Фосфоресцирующие стрелки «Командирских» показывали четыре часа сорок пять минут. Из-под низко опущенной дерматиновой шторы на вагонном окне не пробивался ни один лучик света.
Остановка по каким-то причинам затягивалась. Стараясь не разбудить жену, я пошарил в темноте по столику, нащупал пачку сигарет, зажигалку – и бесшумно выскользнул в полумрак коридора. Прошёл в тамбур, у проводницы спросил, почему стоим и надолго ли. «Трудно сказать, здесь, у Нового Афона, обычно мы стоим до получаса», – ответила она.
Обитатели поезда досматривали сны, а я выпрыгнул из вагона. Поезд остановился в глубокой выемке, весь откос порос деревьями и кустами. Летний рассвет должен был начаться с минуты на минуту. Вдруг тишину нарушило – чирик! И началось! Один за другим, каждый со своей партией, в общий хор стали вливаться новые птичьи голоса. Спустя некоторое время оглушительный гомон стал напоминать шум восточного базара в самый бойкий час торговли.
Заслушавшись, я вдруг ощутил на себе чей-то тяжёлый взгляд. Обернулся – в нескольких шагах от меня стоял… огромный бурый медведь. От неожиданности из рук выпала пачка сигарет. Что делать: бежать, замереть?.. Вспомнил, что лучше не показывать зверю испуг. Так и стоим друг против друга, глаза в глаза. Тем временем кусты зашевелились: медведю идёт подмога, ну, теперь точно разорвут, – мелькнуло в голове. Но это оказался мужчина, по виду – цыган. «Машка, ты что людей пугаешь?», – обратился он к медведю. Почувствовав, что ноги мне отказывают, я осел на землю. А хозяин медведицы тем временем рассказывал: «Мы с Машкой раньше на станциях перед пассажирами выступали. Вот она, наверное, услышала, что поезд остановился, и вышла на работу. Наш табор рядом стоит».
Мы закурили. Посмеиваясь над моим испугом, разговорились, было. Но протяжный сигнал локомотива прервал нашу беседу. Я дружески потрепал Машку за ухо, пожал крепкую ладонь цыгана и прыгнул в вагон. Застоявшийся поезд, заскрипев автосцепками, как бы потянулся, вздрогнул – и, медленно набирая ход, двинулся по направлению к Сухуми.


                                                 

Начитавшись рассказов от М.И.Сергеева, захотелось тоже поделиться воспоминаниями юности.
Поехал я в свой первый курсантский, летний отпуск в родной город Иркутск (в 1971 году).
Билет на поезд с боем добыл кое-как до Красноярска (всё ближе к Родине, а там разберёмся).
В Красноярске выяснилось, что до Иркутска билетов нет и неизвестно когда будут. Сейчас конечно с высоты жизненного опыта, я не очень бы и расстроился т.к. возможностей уехать, даже минуя кассу, есть много, но тогда настроение моё было самое подавленное. Душа кричала - «Люди помогите!!! Желанный и дорогой отпуск проходит минута за минутой, час за часом на какой-то занюханной платформе и я ничего поделать не могу"
И вот бреду я понуро по каким-то ступенькам вокзала и вдруг слышу окрик: "Курсант, ты с какого училища?".
Поднимаю голову. Стоит старший лейтенант с нашими любимыми эмблемами в петлицах. Я сразу понял, что это, по-видимому, помощник военного коменданта.
Отвечаю с надеждой: «Из ВОСО”.
Тогда приглашает он меня к себе в кабинет, а там патруль во главе с сержантом-сверхсрочником и на столе три огнетушителя (0,75 литра) винища.
Усугубили мы всё это без закуси и других капризов, поговорили "за жисть", старлей вспомнил годы чудесные, потом организовал мне билет до Иркутска.
Взял я билет в кассе и брожу по вокзалу с наглой полупьяной рожей, ни какой чести, ни кому не отдаю, короче куражусь. А кого бояться, все схвачено и комендант и патруль-кореша
Чувствую себя вторым человеком в Красноярске (после помощника коменданта).
Вдруг сталкиваюсь с каким-то каплеем.
Тот смотрит на меня долгим, изучающим взглядом и молчит, я глаз не отвожу и дышу на него нагло перегаром. Какие у него там мысли плавали, не знаю, но узрел он не далёко, в стоячем буфете милиционера жующего пирожок и говорит: «Товарищ курсант, позовите ко мне этого милиционера".
"Пажалста» - говорю.
А мент это - старый, пузатый сержант плаксивым голосом говорит: «Я же кушаю".
Я ему: «Ни чего не знаю, приказано - иди"
Подошел. Каплей ему на ухо что-то говорит, а глаз с меня не сводит.
Мент куда-то убежал.
Через несколько минут появляется с патрулём и тычет пальцем в мою сторону.
Начальник патруля подходит, покачиваясь ко мне, представляется, как положено, требует документы и т.п., а у самого рот до ушей. Я смотрю на него, смех распирает, но держусь, все должно быть натурально. Якобы повёл он меня в никуда, а попали мы опять к помощнику коменданта. Продолжение банкета.
Очнулся я утром в поезде недалеко от любимого города Иркутска на радость родным и подругам.Спасибо тому ВОСОВЦУ!

приятно читать)) класс!

С Вашим сайтом пришла ностальгия, и вспомнил я случай 35-летней давности.
 
                                            ИНТЕРЕСНАЯ ВСТРЕЧА
Поехал я опять же во второй летний курсантский отпуск. А на несколько дней решил заехать к подруге в Вологодскую губернию. По пути поехали к однокурснику Володе Сараеву в Вологду.
И вот сидим мы у него дома, снимаем стресс прошедшего учебного года, как вдруг заходит к нему его товарищ - старший лейтенант.
Сидим уже вместе. Слово за слово, речь пошла о нашей нелёгкой службе и этот старлей говорит: «А вы знаете, что у меня часы наградные от Министра Обороны?"
Не верим естественно.
"На, читай"
Читаю, а челюсть медленно падает на пол.
"Олегу Барклай де Толли за то-то, то-то. МО СССР Маршал Малиновский"
Я говорю: «Кто Барклай?"
Старлей говорит: «Я Барклай"
Достаёт удостоверение личности. Точно-Олег Барклай де Толли.
Не помню, каких он войск, кажется артиллерист, но кем он ему приходится?
Наверное, говорил, я не помню.
Больше мы с ним не общались, зато чувствую, что приобщился к чему-то высокому, неземному.
Как будто встретил инопланетянина.

Епсь, вот это рассказы!!! Читал  и за живот держался. Млин, в наши годы такого нет и наверное уже не будет......

Парни, привет!
Прошу прощения за редкие визиты - комп сильно барахлит и кое-какие рутинные задачи всплывают то и дело.
Вот ещё два небольших опуса.


НЕРАВНЫЙ БОЙ

В первые годы инвалидной биографии стремление снова встать на ноги билось во мне неукротимым пламенем. К тому времени я испытал на себе ещё далеко не весь арсенал средств и методов реабилитации. Поэтому без колебаний принял предложение стать подопытным материалом для обучающихся в центре восточной медицины «Су джок».
 Ездить приходилось каждый день через пол-Москвы. По той поре не так давно моя жена, Валентина, получила водительские права. А потому мне пришлось надолго уступить ей место за рулём нашей «Оки» – для закрепления навыков.
Москвичам-автомобилистам хорошо известна та каверзная транспортная развязка, своеобразие которой изредка становится намного ярче благодаря внезапно погасшим светофорам. Слегка приняв вправо с широкой улицы Сергия Радонежского и, по возможности, мирно разойдясь с трамваями на площади Рогожской заставы, надо аккуратно влиться в узкое четырёхрядное – в обоих направлениях – движение улицы Рабочей.
Кстати, здесь, в угловом доме живёт мой старинный друг и сослуживец, ЗКУПС Москва-Курская Кузьмин Анатолий Николаевич. Он же – главный герой нашего повествования.
…В то летнее утро всё складывалось удачно: у Анатолия выпал редкий выходной, и мы договорились встретиться после моих процедур. Встретиться, наконец, воочию, а не по телефону, и что называется по-крупному, с застольем. А что? – у меня «персональный водитель». 
Улица Сергия Радонежского осталась позади. Заняв левый крайний ряд, Валя плавно пересекла слепящие отражённым солнцем трамвайные пути. Я расслабился: сейчас правый поворот – и вот она, финишная прямая, улица Рабочая. Но что это? Справа, медленно приближаясь, над «Окой» нависло огромное колесо «Урала». Оглянулся – нас нагнал панелевоз с гигантской железобетонной конструкцией на длиннющем прицепе. За рулём сидел молодой парень. Хвост прицепа ещё не миновал трамвайные пути и, торопясь их освободить, водитель не нашёл ничего лучшего, как давить на педаль газа, не разбирая дороги. Ему потерпеть секунд пять-семь – и мы проехали бы. Но скорость «Урала» превышала нашу, и он, перегородив обе полосы, начал попросту выпихивать «Оку» на полосу встречного движения. Щас! Не на тех напал – мы стояли насмерть! А что нам оставалось делать? – сзади машины попутного направления, впереди – встречного. Да ещё справа – этот упёртый негабарит. Стоило только Вале чуть тронуться с места, как взвывал мотор «Урала», и его бампер начинал угрожающе приближаться к моей двери. И так несколько раз. Уже полкорпуса «Окушки» вылезло на встречную полосу. Машины истошно сигналили, теснились, пытаясь объехать нас.
Тыча пальцем в жёлтый инвалидный знак на стекле, я крикнул упрямому водиле, чтобы он прекращал идиотские развлечения. В ответ представитель «племени младого, незнакомого» зло ухмыльнулся и вновь нажал на педаль газа. 
Пробка заткнула горловину Рабочей улицы и грозила парализовать трамвайное движение – сзади уже раздавался резкий, требовательный перезвон…
И тут я не поверил глазам: в кабине «Урала» за ехидным оскалом «выбравшего “Пепси”» мелькнуло знакомое лицо.
Чьё бы вы думали?
Да Кузьмина!..
Позже выяснилось, что Анатолий курил у окна, когда увидел, как героически, но, увы, тщетно наша «Окушка-игрушка» бодается с панелевозом чудовищных размеров. И ретивое бравого отставного майора вскипело праведным гневом. Он стремглав выскочил на улицу, а уже минуту спустя сидел в кабине «Урала» рядом с водителем.
– Ты про гестапо слыхал?
Водило, оторопевший от негаданного явления незнакомца и более чем странного для страны победившей свободы и демократии вопроса, вмиг стёр с лица ухмылку. Затем нервно икнул и утвердительно мотнул головой.
– Так вот меня оттуда выгнали, – дружелюбно поведал Анатолий.
– ?!!
Внезапно, состроив свирепую гримасу, Кузьмин поднёс к водиловому носу пудовый кулачище и угрожающе продолжил:
– За зверство!
Будто всесокрушающий смерч пронёсся по кабине – шофёр-весельчак испарился в мгновение ока, забыв про трудовой долг и ответственность за вверенное ему имущество. Только в пазу системы зажигания покачивалась связка ключей.
Анатолий, ещё в далёкие юные годы окончивший автомобильный техникум и доныне не прекративший крутить баранку, в два приёма освободил дорогу. Затем припарковал панелевоз к тротуару. Спрыгнул на землю, огляделся – рулилы-хама и след простыл. Кузьмин чертыхнулся. Бросив ключи от «Урала» на водительское сиденье, захлопнул дверцу кабины – куда денется, прибежит… Потом забрался в нашу «Окушку», и мы покинули «автористалище» с достоинством победителей.     

 

Верно утверждают философы: всё в мире развивается (или деградирует?) по спирали. К примеру, моё поколение дожило до очередного витка, на котором сделана зарубка о «вечной русско-китайской дружбе». Вспоминаю, как в середине 50-х годов прошлого века из динамика радиотрансляционной сети лились песни, сообразные политическому моменту. Например, «Русский с китайцем – братья навек!», «Москва – Пекин»…

На днях навестил меня однокашник по училищу (1971-1975), Мясоедов Александр Игоревич. Ностальгия по беззаботным детским годам, пришедшимся на период горячей русско-китайской дружбы, разбудила воспоминания и в нём.
Записано со слов Мясоедова А.И.


ВСЕГДА ЛИ ДОБРО – ДОБРО?

По окончании последнего урока учительница объявила нам, первоклашкам, что завтра все должны прийти в школу нарядно одетыми.
– Нам предстоит культпоход в Театр юного зрителя, – пояснила Екатерина Фёдоровна.
– Ура! – возопили мы, с кого уже начала осыпаться молоденькая шелуха восторженности, царящей в душах от осознания нашего нового социального статуса и очарования первым прикосновением к необозримому гранитному монолиту науки, – лень-то, известно, раньше нас родилась.
– Будем слушать китайскую детскую оперу, – уточнила классный руководитель.
– У-у-у… – разочарованно загундосили мы, – о-о-оперу…
Учительница легонько постучала указкой по столу и, строго взглянув на класс, сказала:
– Тихо, тихо! Разве вы не понимаете, что каждый, кто придёт на спектакль китайской труппы, внесёт свой вклад в дело укрепления дружбы между нашими народами, в развитие интернациональной политики нашего государства.
Сражённые наповал неожиданным откровением собственной значимости и проникнувшись важностью задачи, вытекающей из неё, мы, степенно и с достоинством, разошлись по домам…
Места в партере оказались оборудованы небольшими наушниками (для перевода), которые ещё до открытия занавеса пытливые умы и нетерпеливые пальчики юных интернационалистов привели в состояние некоторой развинченности, лёгкой хрипоты, а то и вообще глухой немоты. Так что в дальнейшем многим из нас оперу пришлось слушать на чистом китайском языке или с помощью пары «оставшихся в живых» наушников, время от времени передаваемой ближайшим соседям по зрительным креслам.
От начала и до конца оперы по сцене бегал какой-то китайский дяденька, обряженный в боевые доспехи, наводившие панический ужас на зрителей трёх первых рядов партера. Сидящие в четвёртом и последующих рядах чувствовали себя чуть спокойнее – они осознавали свой шанс в случае чего успеть убежать из зала…
Дяденька под оркестровые мягкие трели всё время что-то протяжно кричал тоненьким голоском и, размахивая продолговатыми железяками, гонялся за драконом, очевидно, олицетворявшим зло.
Дракон представлял собой длинный-длинный мешок из цветных лоскутов, разрезанный снизу, откуда торчали четыре пары человеческих ног, облачённых в шаровары также яркой расцветки. «Драконьи» ноги, удирая от визгливого, назойливого дядьки, то неуклюже, то ловко семенили по сцене – это выглядело очень забавно и трогательно. Мордочка дракона, сделанная из папье-маше, была настолько умильной и беззащитной, что уже к началу второго акта симпатии зрительного зала окончательно и бесповоротно перешли на его сторону. И когда в конце оперы «узкоплёночный» дядька-добро всё-таки настиг милашку дракона-зло и своими дурацкими железяками поверг его на пол, а тот разразился жалобными прощальными рыданиями на китайской «мове», в зале воцарилась траурная тишина, изредка нарушаемая едва сдерживаемыми девчачьими всхлипами. Мальчишки старались держаться мужественно – только поигрывали желваками. А Володька Панфёров даже погрозил кулачком раскланивающемуся убийце беззащитного дракона.
Так, в угрюмом молчании, мы и покинули зал ТЮЗа.
Я шёл домой по Невскому, и мне всё время не давал покоя вопрос: «Что же это за зверь такой – интернациональная политика государства, и настолько ли уж она верна, если ради её развития и укрепления дружбы между народами надо убивать таких очаровательных, таких безответных дракончиков?»…

Третий материал. Навеян событиями в Эстонии (хотя можно узнать и братское её государство).

ВСТРЕЧА В ТУМАНЕ

Покачивался как-то Чукча в подаренном ему Ромой Челсиновичем «600-ом» каяке на волнах прибрежных студёных вод Всемирного Чукотского окияна. Рыбу, значит, ловил. Не клевала рыба. Шибко жарко было, однако. Минус 49,5, даже мала-мала побольше. «Если так дело дальше пойдёт, - подумал Чукча, - что же мне 9 мая класть на газету? Да и частушки новые чёй-то в голову нейдут. Да струн балалаечных в стойбищное сельпо давненько не завозили. Прямо-таки какое-то сплошное резекне по горлу получается».
Вздохнул Чукча. Закурил. Глядь – со стороны Аляскинской АССР телепается по волнам какой-то неопознанный телепающийся объект (НТО, значит). Подтелепало это нелепое сооружение на полкабельтова к Чукче - остро пахнуло протухшим «Рокфором». Надстройка в форме Каштанкиного обиталища была увенчана вертикальным дрыном. На нём развевалось бордовое полотнище с большим белым кругом в центре. В круге этом была намалёвана счетверённая раскоряченная загогулина, некогда символизировавшая плодородие. А по окружности змеилась надпись на тарабарском языке. Чукча, будучи полиглотом, широко известным в двух с половиной стойбищах на всём необозримом просторе необорудованного побережья, мгновенно «срисовал» её: «Лат. Военно-Морской Плот».
«Адна-а-ака!» - подумал Чукча. А покуда он думал эту свою долгую и важную думу, из конуры выпрыгнуло Нечто неопределённого пола и возраста. Оно было до зубов вооружено суперсовременными рогатками массового поражения. В петлице френча цвета дисбактериоза ослепительно ржавел круглый значок. На нём была рельефно оттиснута ощетиненногубая и окосочубайсенная голова Адика Аллоизовича, лучшего друга сырноголовых всея земли. Нелепое Нечто величественно-повелительно ткнуло скрюченным пальцем в Чукчину сторону. При этом цепкий Чукчин глаз, - глаз охотника успел схватить на высохшем, как вобла, Нечтовом запястье синюю татуировку – «Sayra Wicke-Frei...». Остальное скрывал замасленный рукав. Ещё омерзительнее засмердело скончавшимся сыром. Нечто с помощью детекторного переводчика металлически-стеклянно проскрежетало на отвратительно исполненном чукотском языке с жутким канадско-даугавским акцентом: «Эй, Чукча, где я есть плавайт ту Раша?».
«Плавает  дерьмо, а мореплаватели – ходят», - дружелюбно подумал Чукча. А вслух произнёс: «Курс зюйд-вест, мадемуасэр!».
Нечту передёрнуло. Оно встряхнуло коробочку переводчика – там что-то забрякало, и воздух сотрясло: «Ты не умничай! Ты рукой покажи!». Чукча помахал варежкой в сторону Тикси. Три с половиной весла дружно зашлёпали по воде, и вскоре грозный жестеносец растаял в тумане.

Ну, уж коль скоро комп разохотился, не дурит, - автобиографические заметки из детства.


                                         ЛЕБЕДИНАЯ  ПЕСНЯ

Случилось так, что работники Дома культуры городского детского парка определили у семилетнего Мишки абсолютный музыкальный слух. Специалистам виднее – и родители отдали Мишку обучаться исполнительскому искусству по классу скрипки.
Так начался его путь к вершинам музыкальной славы.
Преподаватели знакомили «районных вундеркиндов» с основами нотной грамоты, а также с историей происхождения и устройством скрипки. Но основным занятием на первых порах было хоровое пение, которому детей обучал очень строгий дяденька. Репертуар хора являл собой богатое разнообразие – от  шуточных детских и пионерских песен до классических произведений. Нередко хор приглашали выступать с концертами. Люди встречали и провожали талантливых ребятишек всегда с искренним теплом и задушевностью.
…Тот показательный концерт в Доме культуры имени Русакова запомнился Мишке, наверное, до конца его дней.
Зрительный зал был переполнен. Руководитель хора взмахнул дирижёрской палочкой. По заведённой традиции хор начал концерт с песни о юном барабанщике. Затем прозвучало ещё несколько   вещей – под фортепиано и а капелла, то есть без инструментального сопровождения. Наконец ведущая объявила «Песню про кисоньку». Очень здорово получалась у детей эта коротенькая песня! Они красиво раскладывали её на голоса, и успех всегда был ошеломляющим.
Более сорока лет минуло с той поры, но Мишка и доныне помнит эту его «лебединую песню» в музыкальном просторе:

Идёт кисонька из кухни:
-   Мяу!
У ней глазоньки опухли:
-   Мяу!
-   О чём, кисонька, ты плачешь?
-   Как же мне, кисоньке, не плакать:
Повар пеночку слизал
Да на кисоньку сказал…

Мишка рос необыкновенно смешливым ребёнком – из разряда «только пальчик покажи». Это обстоятельство сыграло роковую роль в судьбе «молодого дарования» и навсегда лишило мировое музыкальное сообщество счастливой возможности обрести в Мишкином лице очередного скрипичного гения.
В тот невероятно ответственный момент, когда хормейстер, концентрируя на себе внимание хора, поднял руки; буквально за секунду до того, как полились первые звуки мелодии, – стоявшая у Мишки за спиной зловредная рыжая девчонка противно прошептала ему на ухо: «Идёт кисонька из кухни, вся облитая помоями…».
………………………………………………………………………………
Мишке показалось, что многотонная крыша Дома культуры всей своей тяжестью обрушилась на его стриженную за 7 копеек голову. Хор пропел первые слова: «Идёт кисонька из кухни…». Он захлебнулся заранее сделанным вдохом, напрягся, плотно сжал губы, и нелепо вытаращил глаза. Щёки его, мгновенно покрывшись белыми и красными пятнами, стали раздуваться, как два мыльных пузыря. Когда хористы набрали в лёгкие воздух, чтобы исполнить вторую строку, богатое Мишкино воображение предательски-услужливо довершило яркий образ несчастной, облитой помоями кисоньки. Он громко фыркнул загнанной лошадью и… начал сотрясаться в безумном гомерическом хохоте…
Руководитель хора сделал страшные глаза.
Наивный! Во всём подлунном мире теперь не сыскать было сил, способных обуздать Мишкиного смешливого демона!
Хор мужественно пел.
Мишка истерически хохотал.
Хормейстер дирижировал уже кулаком.
Зал окаменел в изумлении.
…Под сопровождение Мишкиных захлёбывающихся весёлых рыданий хор до конца поведал объятым смятением зрителям печальную историю злоключений бедной кисоньки. Настал час расплаты. На глазах переполненного зала хормейстер грозно двинулся в сторону неуёмного весельчака. Его изящные музыкальные пальцы нежно, но крепко вцепились в Мишкино ухо.
«…О жалкий жребий мой!»
Так и провёл он его, всё ещё глупо ухмыляющегося и взбрыкивающего в знак протеста, как молодой козлёнок, – от середины сцены до правой кулисы. То был «последний путь» несостоявшегося скрипача-виртуоза, ибо, уязвлённый в самое сердце позорным своим провалом, на музыкальных занятиях Мишка больше не появился никогда…
   

                                                                               


 

я не думаю , что автобиографические заметки интересны в разделе "Восовские истории". просьба, публиковать в другом месте

Вы правы, уважаемый Georg.

М-м-да.....
Художника обидеть может каждый ....
 

Уважаемый Олег Юрьевич ! Большое спасибо за Ваши воспоминания ! Смеялся, прочитав Вашу историю, до коликов. И Вы да и все, наверное, сейчас поймут почему. Дело в том, что место роты, взвода на линейке в лагере при утреннем разводе определялось рядом с расположением спальных полубочек. Так вот наша славная 9 рота, (время обитания 71-75 годы, командиры Яровой, Минин), как раз распологалась справа от спуска Командования к личному составу. И на этот цирк я насмотрелся вволю. Так мало того взвод стоял напротив, так еще я был  комодом 3-го отделения и естественно стояли мы все фронтом, лицом к лицу к нашему любимому командованию. Надеюсь вам не надо говорить, что именно мы были начищены и надраены как на парад, так как все эти Байдаковы, Нероновы, Столяровы при разводе подходили именно к нам. Представляете, 2,5 тыс. курсантов балду гоняли (подумаешь - пройти строевым перед начальством), а нам какого. Однажды Пал Михалыч подошел к нашему взводу ( а к кому ему еще подходить ?) и так пристально, из-под мохнатых бровей посмотрел на Юрку Иванова. "Вы, товарищ курсант, почему волком смотрите?" и повернувшись к свите "Неронов, отчислить его"
        ----- продолжение следует-------

Паша, еще тот был зверь! все таки один из самых ярких начальников училища, университета

«КОМПОТ»

Конфет и пирожных в военном училище не дают. Из сладкого курсанту положен только сахар: четыре кусочка на завтрак и четыре – на ужин.
И компот.
Компот в училище – это не только обеденный десерт.
Компот также несёт важную функцию календаря. Стриженая молодёжь, только что принявшая присягу, подсчитывает, сколько компотов предполагается выпить до первого каникулярного отпуска, в котором предстоит покорить любимую девушку мужественным великолепием военной формы. Курсанты постарше измеряют компотами дни, оставшиеся до момента, когда шеврон на левом рукаве мундира можно пополнить ещё одной лычкой, что будет означать переход на очередной курс. Поднаторевшие в точных науках выпускники безошибочно вычисляют дату последнего в «системе» компота, – дату схождения на погоны долгожданных, выстраданных лейтенантских звёзд.
В общем, компот курсанты любят.
За всё.
И несмотря ни на что.
Вы озадачены?
Дело в том, что не одно десятилетие в Вооружённых силах гуляет расхожая байка-страшилка: существует-де некое распоряжение высшего командования – в целях повышения боевой готовности подливать ежесуточно в компот солдат, матросов срочной службы и курсантов военных училищ определённую дозу брома для снижения их полового влечения.
Так вот, всё это – благоглупость для наивных новобранцев. Поинтересуйтесь для начала авторитетным мнением училищных прелестниц – официанток, поварих, лаборанток, штабных машинисток, а то и молоденьких преподавательниц. Немало из них нашло свою судьбу, выйдя замуж за нашего брата-курсанта, активно и регулярно употреблявшего компот.
А каждое увольнение в город вообще камня на камне не оставляло от той ахинеи – ступени и коридоры общаг «Техноложки», консерватории им. Римского-Корсакова, педа им. Герцена, меда им. Павлова, горного, кораблестроительного, водного, ЛИИЖТа… и доныне хранят отзвуки наших подкованных, как жеребьи копыта, каблуков…

Компота никогда не бывает много. Потому что по норме тебе положена только одна кружка в сутки – добавки не проси. Крохотные сладкие кубики всегда бесследно растворяются в чае. Других сластей (если ты, конечно, не сын кондитера или не внук пасечника) не предвидится. И только попав в кухонный наряд, ты обретаешь реальную возможность напиться компота, как говорят, от пуза – пищу (в том числе и компот) повара никогда не готовят точно по числу едоков, а всегда с запасом.

В один из дней половина 614 взвода заступила в караул, а нам, другой половине, достался наряд по кухне.
Обеспечили ужин. Принялись за уборку столовой.
Окна – настежь. Бачки, половники, миски, тарелки, ложки, вилки и кружки – на тележки, катим в моечный цех. А посудомоечная машина, как назло, снова на капремонте. Значит, опять отскребать застывший жир руками и тряпками. Шутка ли: каждого наименования посуды – за две тысячи штук! Хорошо, что бак с жидким мылом всегда полон – здорово моет, зараза.
Крошки со столов – на пол, швабрами и мокрыми тряпками шварк, шварк. Да не вздумай сачковать: сержант, дежурный по столовой, заметит огрехи – будешь до утра мести и скрести всё помещение. А ну как уличит тебя в нерадивости дежурный по училищу, – через сутки опять загремишь в наряд.

Смеркается. В варочном цехе ребята заканчивают отдраивать баки и чаны, гигантскую прямоугольную плиту, кафельный пол. В овощном – кто-то домывает три здоровенные ванны под картошку, которую начнём чистить с раннего утра к грядущему обеду…
Где-то далеко за полночь, когда уже всё вокруг блестит, горит и благоухает, наступает лучшая фаза кухонного наряда. В душевой для поваров мы по очереди соскабливаем с себя кухонный жир, трудовой пот и усталость. Затем один из курсантов начинает раскочегаривать плиту и греметь сковородками. Второй, наиболее сведущий в кулинарии, уже колдует над роскошными мясными обрезками, которые традиционно оставляют кухонному наряду добросердечные поварихи. Третий режет картошку и лук. Четвёртый сервирует сдвинутые столы. Кто-то тащит из хлеборезки масло, сахар и хлеб. Кто-то дремлет, свернувшись на составленных стульях. Кто-то пишет «конспект на родину». А тем временем другие, не занятые «сервисом» и прочими делами, курят на улице около бачков с «анчоусами», то бишь отходами пищи…

Ещё, помимо чрезмерно жилистых кусочков мяса, поварихи балуют состав наряда – компотом. Порядочный бачок всегда стоит в кухне на разделочном столе, и каждый жаждущий время от времени зачерпывает кружкой кисловато-сладкий напиток. Беда в том, что, как правило, уже к началу ночного чревоугодия запасы его иссякают и рассчитывать остаётся только на чай.

…Пиршество в разгаре. По кругу гуляют две восьмисотграммовые фляжки с заблаговременно приобретённой в городе водкой. Харч отменный – грех вкушать его на сухую. И что такое – полтора литра на четырнадцать крепких мужиков? К утру и воспоминания не останется. Да и не всякий в нашем взводе падок на это зелье. Зато сейчас аппетит у каждого «принявшего на грудь» – за троих.

Витю Бутова потянуло на гурманство: возжелал человек водочку запивать компотом. А компот, как известно, кончился ещё до нуля часов. Неисправимый оптимист, Витя, экипировавшись кружкой, отправляется на поиски желанного пития. А народ и без компота шустро уплетает весьма искусно приготовленное жаркое. Минут пять спустя в дверях с величественным выражением на лице и с полной кружкой в руке появляется Виктор. Одно слово – победитель! В кружке тускло поблёскивает вожделенная коричневатая жидкость.
«Нашёл! – торжественно возвещает Витя, – за дверью в моечном цехе, целый бачок!». Мы ликуем. Вот сейчас ещё хлопнем по «крайней» и дружной толпою двинемся за лакомством.
Остатки из фляг по-братски разлиты по кружкам. Витя Бутов, подняв локоть, браво, по-гусарски выплёскивает водку в гортань. И вдогонку ей делает изрядный глоток компота…
Помните кинокомедию «Джентльмены удачи»? Сдаётся мне, что тему одного из эпизодов фильма режиссёр подглядел в кухне нашего училища…
Картина, предстающая в следующий момент нашему взору, надо вам сказать, грандиозная – как будто бы в училищной столовой работает талантливый цирковой клоун. Зачарованные зрелищем, мы замираем. Прозрачные радужные пузыри крупными гроздьями выплывают из, кажись, навечно разучившегося закрываться Витиного рта. Они растут; весело обгоняя друг друга, взмывают под потолок и, покачавшись там, медленно опускаются, лопаясь на наших коротко стриженых темечках, на спинках стульев, на столе, на полу…
Мне и Витю жалко, и в то же время ситуация комическая. Чтобы первым не заржать в полный голос, я, пофыркивая, хватаю вилку и начинаю накалывать на неё парящие мыльные производные. Идиотическое положение усугубляется – один «изготовляет» пузыри, другой на них «охотится». С вилкой! Зато обстановка в мгновение ока разряжается: дикий хохот охватывает всех одновременно – и обижаться не на кого.

Кто служил в армии, тому хорошо известно, что такое жидкое мыло. По цвету и консистенции его и при свете дня почти невозможно отличить от армейского компота. А уж в полумраке ночной кухни – и подавно.
Ребята, не забывайте народную мудрость: «Не всё то – золото, что блестит»…